Теперь мы с Маттиа говорили только об Артуре, госпоже Миллиган и Джеймсе Миллигане. Где в настоящее время находились Артур и его мать? Где их искать? После посещения Джеймса Миллигана мы составили план действий, который казался нам легко выполнимым. Если Джеймс Миллиган один раз уже приходил во Двор Красного Льва, то было вероятно, что он придет сюда и во второй раз. По-видимому, у него были какие-то дела с моим отцом. Джеймс Миллиган не видел Маттиа, поэтому Маттиа мог пойти за ним вслед и узнать, где он живет. Тогда мы попытаемся расспросить его слуг и таким путем, возможно, доберемся и до Артура.
Почему нет? В мечтах нам все это казалось вполне осуществимым.
Этот прекрасный план был хорош тем, что давал возможность отыскать Артура и временно избавлял меня от необходимости принять то или иное решение.
После приключения с Капи и письма матушки Барберен Маттиа не переставал твердить на все лады: «Вернемся во Францию». Но я постоянно отвечал ему одно и то же: «Я не имею права покинуть свою семью. Я должен остаться». Теперь к этой постоянной фразе: «Я должен остаться» – я стал прибавлять слова: «чтобы найти Артура», и Маттиа ничего не мог возразить Конечно, мы были обязаны предупредить госпожу Миллиган о тайных замыслах брата ее умершего мужа.
Наступило такое время, когда мы стали выходить на заработки по ночам, потому что рождественские концерты происходят обычно ночью. Мы надеялись, что днем кому-нибудь из нас удастся подкараулить дядюшку Артура. – Как мне хочется, чтобы ты снова встретился с госпожой Миллиган! – заявил однажды Маттиа.
– А почему?
Он довольно долго колебался, прежде чем ответить:
– Потому что она была так добра к тебе. – И прибавил: – Кроме того, она, вероятно, поможет тебе отыскать твоих родителей.
– Маттиа!
– Я не могу представить себе ни на одно мгновение, что ты принадлежишь к семье Дрискол. Посмотри на всех членов этой семьи и посмотри на себя. Я говорю сейчас не только о внешнем сходстве. Ты совсем другой, не похож ни на кого из Дрисколов и, конечно, не принадлежишь к их семейству. Это выяснится, когда мы разыщем госпожу Миллиган.
– Каким образом?
– Да так, есть у меня одна мысль.
– Какая же?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что, если это глупость…
– Ну так что ж?
– Было бы слишком обидно, если бы это оказалось неверным. Не следует мечтать о радостях, которые никогда не сбудутся. Ты помнишь, каким мы представляли себе Бэснал-Грин и как вместо красивых зеленых лугов очутились перед грязными лужами! Этот урок должен нас кое-чему научить.
А пока мы продолжали наше хождение по Лондону. Мы не принадлежали к тем привилегированным музыкантам, которые имеют свой избранный квартал и своих собственных слушателей. Мы были слишком малы и неопытны, и нам приходилось уступать тем, кто умел отстаивать свои права силой. Сколько раз после нашего выступления, вместо того чтобы начать сбор, нам приходилось удирать со всех ног от какого-нибудь шотландца в плиссированной юбочке, с пледом и в шляпе с перьями, который одним звуком своей волынки обращал нас в бегство! Маттиа мог перекрыть корнет-а-пистоном любую волынку, но у нас не было сил состязаться с ее хозяином. Мы не могли также конкурировать и с труппой уличных музыкантов-негров. Эти люди, загримированные под негров причудливо разодетые во фраки с длинными фалдами и в огромных воротниках, откуда их головы торчали, как букет цветов из бумажной обертки, наводили на нас еще больший страх, чем шотландские певцы. Как только они появлялись на улице и раздавался звук их инструментов, мы почтительно умолкали и уходили куда-нибудь подальше или терпеливо дожидались окончания их концерта.
Однажды, когда мы стояли и слушали их игру, один из негров, наиболее причудливо одетый, стал делать какие-то знаки Маттиа. Я сначала подумал, что он насмехается над нами, но, к моему великому удивлению, Маттиа ответил ему дружеским приветствием.
– Разве ты его знаешь? – спросил я.
– Это Боб.
– Какой Боб?
– Мой друг Боб, из цирка Гассо. Помнишь, я тебе рассказывал о двух клоунах? Это один из них, тот самый, которому я обязан тем, что немного говорю по-английски. Черт возьми, я его совсем не узнал! У Гассо он посыпал голову мукой, а здесь мажет ее ваксой.
Когда негры окончили свой концерт, Боб подошел к нам. По тому, как он обратился к Маттиа, я понял, что он очень любил моего товарища. Старый клоун стал бродячим музыкантом, потому что лишился работы в цирке. Он обрадовался Маттиа, как родному брату; это было видно по выражению его глаз. Но нам пришлось быстро расстаться: ему надо было уходить со своей труппой, а нам отправляться в другой квартал.
Было решено встретиться в воскресенье, чтобы рассказать друг другу все, что делал каждый из них с тех пор, как они расстались. Из дружбы к Маттиа Боб выказал мне тоже много расположения, и мы скоро приобрели в нем друга, благодаря опыту и советам которого наша жизнь в Лондоне сделалась намного легче. Боб очень полюбил Капи и часто с завистью говорил, что будь у него такая собака, он нажил бы с ней состояние. Не раз предлагал он нам троим вернее, четверым – объединиться и работать вместе.
Так обстояли дела, когда подошли рождественские праздники.
Теперь вместо того, чтобы уходить из дому с утра, мы отправлялись в намеченные нами кварталы между восемью и девятью вечера.
Мы начинали обычно с тех улиц, где движение экипажей уже прекратилось. Ведь для того чтобы наша игра была услышана через закрытые двери и разбудила детей в их кроватках, необходима была полнейшая тишина. Позднее мы переходили на центральные улицы. Проезжали последние экипажи, развозившие людей из театров, и ночная тишина сменяла оглушительный дневной шум Тогда мы начинали играть свои самые любимые, самые трогательные песни. Окончив наше выступление, мы желали слушателям доброй ночи и веселого рождества, потом шли дальше и начинали играть снова.
Должно быть, очень приятно слушать музыку, лежа ночью в своей кровати, завернувшись в теплое одеяло. А нам надо было играть на улице, несмотря на то, что пальцы коченели от холода. Стояла туманная, сырая погода, порой северный ветер пронизывал нас до самых костей.
Время рождественских праздников было для нас очень тяжелым, однако мы не пропустили ни одной ночи. Мы знали, что детям богачей на рождество устраивают нарядные елки, дарят им богатые подарки и лакомства, а мы, жалкие бедняки, вынуждены были бродить по улицам и только в своем воображении представлять эти чудесные семейные празднества.
После праздников мы снова начали уходить на весь день, и возможность встретиться с Джеймсом Миллиганом стала маловероятной. Вся надежда была на воскресенье, поэтому по воскресеньям мы часто оставались дома, вместо того, чтобы идти гулять.
Мы терпеливо ждали.
Не объясняя, зачем ему это было нужно, Маттиа решил посоветоваться со своим другом Бобом, как узнать адрес госпожи Миллиган или адрес Джеймса Миллигана. На это Боб ответил, что надо знать, кто эта дама, а также чем занимается Джеймс Миллиган, так как фамилия Миллиган очень распространена не только в Лондоне, но и во всей Англии. Об этом мы не подумали. Для нас существовала только одна госпожа Миллиган – мать Артура, и один Джеймс Миллиган – его дядя.
Тогда Маттиа снова стал настаивать на возвращении во Францию, и наши споры возобновились.
– Значит, ты хочешь отказаться от намерения предупредить госпожу Миллиган? – говорил я ему.
– Конечно, нет, но ведь неизвестно, находится ли госпожа Миллиган в Англии.
– А почему ты думаешь, что она во Франции?
– Это всего вероятнее. Раз Артур снова был болен, мать, конечно, отвезла его в такую страну, где климат лучше.
– Не в одной только Франции хороший климат.
– Артур однажды уже поправился во Франции, и мать, несомненно, увезла его туда. Кроме того, я хочу, чтобы ты уехал отсюда. Иначе, вот посмотришь, с нами случится какая-нибудь беда. Уедем, пока не поздно!
Но хотя отношение ко мне всех членов семейства Дрискол нисколько не изменилось, я все же не решался последовать совету Маттиа. Я мог сомневаться и сомневался, но твердой уверенности в том, что я не принадлежу к семейству Дрискол, у меня не было.